К "драматургии образования"

(фрагмент)

 

Семенов Николай Сергеевич, доцент философского факультета Европейского гуманитарного университета, кандидат философских наук

 

Ситуация преподавания в университете абсолютно ненормальна. С одной стороны, чудовищная часовая нагрузка на студента, с другой, образовательный труд почти целиком перекладывается на преподавателя, что приводит лишь к парадоксу внутреннего сопротивления и уклонения. Этот парадокс можно выразить еще и так: преподаватель, жалующийся на свою загруженность, есть скрытый иммигрант, "отсутствующий" университета. А почему? Да потому что под флагом непродуманного и лицемерного тезиса "все для студента", преподаватель должен делать работу за самого студента: читать тексты, искать информацию, анализировать ее, придавать ей концептуальную и, вместе с тем, учебную форму, чтобы затем огласить, озвучить ее в аудитории. Студенту, избавленному от собственного поиска, остается только записать готовое резюме. Так университет готовит особого рода "интеллектуальных иждивенцев". А потом к ним предъявляют столь же смешное, сколь и безответственное требование творчества. Итак, "присмотримся" еще раз к университету.

1. Все споры вокруг университета сосредотачиваются на двух полюсах, которые определяют две принципиально различные стратегии в отношении того, что "делать с университетом дальше". Первый из них исходит из констатации кризиса идеи и самого бытия европейского университета. Но "кризис" - это слово, имеющее смысл не только упадка, но и точки роста, обновления. Кризис не вселяет в нас экзистенциального отчаяния; кризис можно переждать и преодолеть, выйдя к новым рубежам.

2. Если мы принимаем эту точку зрения, то она обязывает нас аналитически выяснить причины, вызвавшие кризис; просчитать наличные ресурсы и возможные перспективы; проявить волю к реформированию; наконец, предложить конкретные проекты, причем, достаточно реалистические и своевременные. Эта стратегия не упраздняет временную перспективу, а, напротив, актуализирует ее, исходя из приоритета будущего и новизны, как ответа на устаревшую традицию.

3. Второй полюс связан с констатацией "смерти университета". Хотя институционально он все еще функционирует и даже обрастает новыми структурами, а сам Эрос и Эйдос, Идея Университета - мертвы. Возможно, что именно "смерть" университета в этом идеальном плане высвобождает прогрессирующую экспансию его формальных административных структур. Университет становится все более громоздким, неповоротливым, непрозрачным, далеким от гибкости, учреждением-монстром, лишь по формальным основаниям удерживающим за собой статус образовательного, научного и культурного центра.

4. В этой ситуации попытки оживить Идею Университета вновь были бы лишь замаскированным лицемерием. И, казалось бы, "смерть", которая означает отмену, упразднение всякого "дальше", должна привести к прекращению споров. Между тем, именно она их и драматизирует, экзистенционально заостряет. В этом смысле, в словосочетании "смерть университета" пока остается не проясненной суть первого слова, оно оказывается лишь преградой для возможной реинтерпретации второго.

5. В каком смысле мы говорим о "смерти университета"? Что мы под ней подразумеваем? Определенное событие, радикально упраздняющее тотальность бытия тех исторических и духовных событий, на которых зиждился европейский университет? Это означало бы безнадежный конец, самоисчерпание целого интеллектуального мира, разрыв наших связей с ним, со всей этой героической эпохой напряженных умственных поисков и, так или иначе, ответственных решений. Даже больше - "смерть" обнаруживает скрытую безответственность того, что так долго считалось образцом "ответственного мышления", без которого нет серьезности и значимости эпохи.

6. Такая "смерть" отменяет какое-либо "дальше". Казалось бы, это высвобождает место для того, что можно было бы назвать "постмодерном университета" или "постмодернистским университетом". Но, во-первых, очень трудно ответить на вопрос, что он из себя конкретно представляет. Во-вторых, очень сомнительно, что возможно "встроить" его в институционально уже существующие университеты. Создавая их как альтернативу, надо располагать соответствующим культурно организованным и обустроенным пространством.

7. Университет ведет странное существование после собственной "смерти" (причем, множество причастных к нему людей даже не подозревают об этой "смерти", столь абсурдная мысль просто не приходит им в голову). И это значит, что еще не все "стерто", не стерты "тени", не дающие приступить к большему - к "бытию-в-смерти", в котором "смерть" уже не "вне-положность", а "внутреннее" самого существования, наделяющее его творческим могуществом. Раз это "умерло", т.е. вошло в "это" внутренним отсутствием его самого, то "теперь" "все позволено" (в "этом" и с "этим"). "Идея Университета" больше нас не связывает - ни памятью, ни ответственностью, ни сожалением, ни истекающей оттуда перспективой, ни потребность критики. Мы свободны - но такой странной свободой, которая не связана ни с "негативностью", ни с "позитивностью".

8. Какая же возможность этим открыта?- Возможность игры, не подчиненной труду, всего лишь обслуживающей смысл, путь и задачи труда.

Итак, одно дело - придать жизни форму проекта и тем самым выполнить "работу спасения" и другое - всерьез отнестись к "смерти", после которой нет "той-же-самой-но-иной" жизни. И только после этой предельной серьезности - можно рассмеяться, не-ответственно не-быть. Кто же в действительности дает шанс Иному?

9. Человеческая смерть - это трагедия. "Смерть" идеи, института - духовная драма, если мы сознаем свою причастность этой идее, этому институту. Но драма и драматизация - не одно и то же. Я теперь имею в виду не ту драму, которая застигает нас врасплох, предъявляя нам нечто, относительно чего мы не свободны и что помимо нашей воли ввергает нас в драматический конфликт. Я имею в виду драму, которую мы сами конструируем, обыгрывая некую фатальную непреложность, иначе говоря, превращая ее в собственную возможность.

Речь идет о драматизации в том смысле, в котором это понятие употребляется Батаем.

10. Язык, логос - средоточие западной культуры; его центрированность на себя. Драма же, драматическое действие и есть децентрация, подвергшая расшатыванию субъекта, границы вообще. Если раньше идентичность "Я" гарантировалась прозрачностью сознания для его собственной рефлексии, то теперь она исчезает, чтобы стать метафорической идентичностью. Это значит, чтобы стать тем, что является собой, будучи чем-то другим, замещением того, что обречено остаться нетождественным себе. Все условия, все предпосылки драматизации налицо. Я говорю о возможности, о потребности и настоятельности драматизации нашего существования в университете; о драматизации всего и вся, о драматизации самого университета.

11. Для Деррида "Я"- простой след процесса бесконечного и неосуществимого схватывания (различения). Так же и с идеей Университета. Но этот "след" - не знак печали или отчаяния, а поле драматизации; драма разрыва, драма утраты авторитета, устоев, но разыгранная вовсе не в трагическом, а в комедийном, ироническом ключе. Впрочем, это одновременно серьезная ирония. Что же значит "драматизировать" (во-первых), - и драматизировать именно в университете и университет (во-вторых)?

По Батаю, лишь благодаря драматизации существования только и достижимо состояние экстаза или восхищения. Без драматизации мы не умеем и не можем покидать самих себя - и потому без нее мы жили бы в одиночестве, в сосредоточенности на себе.

Парадокс драматизации таков: с одной стороны, она имеет место, если в нас есть авторитет, ценность, к которым следует относиться с полной серьезностью. С другой стороны, драма выявляет некий разрыв, когда "мы теряем себя, забываем себя, сообщаемся с неуловимой запредельностью". И в то же время, "если бы мы не умели драматизировать, мы не умели бы смеяться".

13. Далее: "драматизация может стать всецелой лишь тогда, когда идет изнутри" (и потому "следует отбросить внешние средства"), но одновременно "ее вообще может не быть без некоторых наивных стремлений". Однако, оставаясь внутри традиции - тем более традиции мировой - мы рискуем потерять ее. В конце концов, "драматичность в том, чтобы просто быть. Понять это - значит последовательно оспаривать все мнимости, благодаря которым мы прячемся от самих себя".

14. Драматизация - это не опыт так называемого "самообретения", а опыт самоутраты. Лицемерие состоит в том, что все говорят о "смерти университета" (или, допустим, о "смерти Бога"), но при этом утратить себя, уступить никак не хотят и не могут. Однако, если "смерть университета" провозглашается всерьез, то вслед за этим должна последовать самая радикальная самоутрата. Нынешняя стратегия - прямопротивоположна; она заключается в сохранении, спасении и, тем самым, консервации. "Смерть" становится всего лишь связанной коннотацией мумификации; университет начинает существовать как Памятник "Идее Университета"; воспоминание, след, желание сделать и утвердить себя живой реальностью и даже будущим.

15. Что же означает драматизация в университете и университета? - Драматизация всего учебного процесса (образование как драма), драматизация жизни, поведения, общения? Драматизация, повод и основание для которой дает именно "смерть университета"?

Возьмем, к примеру, лекцию. Есть три пути: сохранить этот преподавательский жанр в его традиционном виде (но это - "музей" университета); упразднить его; драматизировать. А в драматизации на первый план выходит не передача информации, не чтение или слушание текста, а совместное действие, со-деяние - это род сообщничества, не поглощающего уникальность личностей. Лекция - драма знания, драма незнания, драма общения. Это движение навстречу неведомому, не спланированному, движение после собственной "смерти".

16. Но где взять преподавателей, способных преподавать драматически, способных превращать себя и присутствующих в актеров этой драмы, а, главное, способных "запускать" само событие драмы?

Ясно, что таких преподавателей надо специально готовить - и принципиально иначе, чем их готовят сейчас. Их снабжают формальной методикой, которая утилизирует и странным образом умерщвляет учебный процесс в самой технике рационализации. Драматургия образования вообще никем не разработана. Что же говорить о ее прагматике?

17. Но, может быть, Центр проблем развития образования и мог бы поднять эту тему, которая, кстати, тесно связана и с проблемой новых образовательных практик?

Мне грезятся лекции совершенно нового типа, лекции-представления, незабываемые события, которые не могут заменить никакие тексты и книги, - лекции-исследования, лекции-шок, сдвиг и разрыв, лекции-мутации. Но это относится вообще ко всем сторонам университетской жизни.

Какой парадокс - мы говорим о "смерти университета", а в нас вползает скука, нам не хватает драматизма, источником которого должны быть мы сами.

Итак, университет как экзистенциальная ("смерть"), познавательная (какая теперь универсальность?) и коммуникативная Драма.