Центр проблем
развития образования Белорусского государственного университета www.charko.narod.ru |
НЕГАТИВНОСТЬ РАЗЛИЧЕНИЯ И ПРЕДЕЛ
ИНТЕРПРЕТАЦИИ В ОБРАЗОВАТЕЛЬНОМ ДИСКУРСЕ
Тягунова
Татьяна Васильевна, аспирантка кафедры психологии и педагогики РИВШ БГУ
В соответствии
с какими принципами, как правило, выстраивается образовательный дискурс? Одним
из принципов является требование обоснованности высказываний. Вписанность образовательного
дискурса в метафизическую рамку научности требует также непротиворечивости,
определенности и однозначности. Дискурс, изобилующий
неточностями, противоречиями, метафорическими двусмысленностями,
квалифицируется как несостоятельный, вызывая недоверие к его автору, сомнения в
его компетентности и авторитетности. Функция данных принципов – создание
пространства образовательного дискурса в рамках логики бинарных оппозиций
мышления и обеспечение защиты последнего посредством операций фиксации и
разнесения. Бинарная логика да-нет упорядочивает и
задает границы дискурсу, она же придает стабильность
его смысловой структуре.
Фиксация –– не что иное как акт позиционирования, выполняющий функцию
закрепления предмета дискурса в некоторой точке содержательного пространства.
Ее задача, таким образом, – фокусировка и пространственная локализация того, о
чем говорится. Интерпретация суть серия последовательных фиксаций подлежащего
извлечению смысла. Предмет дискурса, напротив, нередко оказывает сопротивление,
в каком-то смысле это сопротивление самой пространственной логике языка,
пытающейся определить. В образовательном дискурсе мы, как правило, имеем дело с
отношениями именно в лакановском смысле: с одной
стороны, избыток означающего, с другой – постоянная нехватка означаемого,
которое, несмотря на все усилия зафиксировать его, тем не менее
ускользает. Нечто, как правило, всегда остается несхваченным,
обнаруживая тем самым пределы интерпретации в дискурсе, и не позволяя
окончательно сомкнуться пространству последнего. Чувствительность к такого рода местам сопротивления тотализирующей власти означающего, окончательного понимания
или объяснения выявляет одновременно и зоны молчания в дискурсе. Предел интерпретации
как достижение некой конечной абсолютной точки, границы смысла и бессмыслицы,
есть момент замолкания интерпретатора.
Пространство дискурса уже
само по себе задает некоторое поле понимания, границы которого по ходу его
разворачивания могут смещаться, очерчивая и исключая области неопределенного и
чуждого. Очерченное таким образом поле создает предпосылки для вхождения в него
и, далее, способствует возникновению чувства общности (приобщенности).
Своего рода – «посвящение в дискурс». Таким образом, понятие дискурса
оказывается тесно сопряженным с понятием пространства. Как говорит Жерар Женнет, «весь наш язык
соткан из пространства». Дискурс предстает перед нами как то, что, по словам Ж. Лакана, «образует замкнутую в
себе и законченную вселенную и в то же время содержит в любой части своей
какую-то неустранимую несогласованность» [1, 188].
Дискурс, таким образом,
содержит в себе что-то, что сказать оказывается невозможно, что принципиально
не поддается проговариванию; он предстает как бег в бесконечной череде
смещений, тянущихся за постоянно ускользающим смыслом. Лакан иронически замечает:
«значение как таковое никогда не оказывается там, где ожидают его найти» [1,
267]. Оба эффекта – смещение и ускользание – наблюдаются также на уровне
отношений между тем, что традиционно принято обозначать «субъектом» и
«объектом» дискурса. А именно в той его точке, где и субъект, и объект оказываются
неразличимы, растворяясь во множественности значений;
точнее даже там, где сама эта множественность достигает своего предела. Другими
словами – на границе смысла и бессмысленности. (Собственно, это то место, где
дискурс инвертирует, стремясь вернуться к потерянной устойчивости и
стабильности, в пространство фиксированности.) Кто
говорит? О чем говорится? Оказывается, на эти вопросы невозможно ответить. Фуко говорит об особенно важном для современной герменевтики
«опыте», который он обнаруживает у Маркса, Ницше и Фрейда, в их техниках
интерпретации: «чем дальше мы движемся в интерпретации, тем ближе мы становимся
к той абсолютно опасной области, где интерпретация не просто вынуждена
повернуть вспять, но где она исчезает как таковая, как интерпретация, вплоть до
исчезновения самого интерпретатора. Точка абсолюта, к которой вечно
стремится интерпретация, есть в то же время и точка ее разрыва» [2].
Этот разрыв, вероятно,
происходит одновременно на двух уровнях: как на уровне содержательном, так и на
уровне процессуальном, то есть на уровне отношений, непосредственно реализуемых
образовательным дискурсом, который нередко
выстраивается в соответствии со структурированной – и структурирующей ––
системой иерархических отношений, связанной, главным образом, с представлением
об универсальности и неизменности истины.
Вторая дискурсивная
операция – разнесение, или дистанцирование. Эта
операция, по существу, выступает как неизменный коррелят фиксации. Что придает
точке, фиксирующей объект интереса, предмет дискурса, особую прочность и
убедительность? Что собственно наполняет содержательностью и смыслом само
«место», где осуществляется фиксация? – Другая точка, по отношению к которой
происходит дистанцирование. Тогда, например,
образование начинает выступать как «особая реальность, или особое пространство,
отличное от сферы обыденного и повседневного».
Происходит противопоставление образования и повседневности, поскольку
«отличное» понимается как «противоположное».
Образование
противопоставляется повседневности, а образовательная установка –– естественной установке. И тогда действия, направленные
на акцентирование разрыва между обеими установками, представляют собой
стремление ограничить экспансию повседневности в образование, приостановить
процесс «оповседневнивания образования» (термин А.А.Полонникова), поглощения или нивелирования
образовательной установки естественной.
Возможно, однако, что само
допущение разрыва – как эффект противопоставления – является одним из
неочевидных следствий все той же естественной установки. Оно лежит в той же
плоскости, что и тенденция к длению непрерывности,
задавая, однако, движение с обратным отсчетом. Как указывает К. Дж. Джерджен, любая система интеллигибельности
покоится на своем имплицитном отрицании, то есть на
альтернативной интеллигибельности, которая выступает
ее соперницей.
В целом, эти две
дискурсивные операции – фиксация и разнесение – составляют то, что можно
описать как стратегию негативного различения. По существу фиксация призвана
обеспечить не только идентичность субъекта дискурса, но и его не-идентичность, поскольку в качестве операции
противопоставления фиксация всегда уже включена в оппозицию тождественности – не-тождественности. Обеспечить субъекту не-идентичность
– значит удостоверить его не-тождественность с другим, отличить его от другого, выделить его. Однако
осуществляется это посредством совершающей
противопоставление негации: Я –не-Я. Два последовательных
шага: фиксация и разнесение. Разнесение осуществляется внутри зафиксированной
прежде оппозиции, например, объективное–субъективное,
говорение–молчание, где предпочтение, как известно, отдается первому члену
пары, а последний всегда может быть обращен и преобразован с помощью отрицания,
получая при этом также отрицательные коннотации (объективное-необъективное…).
Негативное различение, чтобы отличить, совершает остановку (даже процесс
интерпретации в этом случае превращается в совокупность последовательных точек
фиксации, застывших моментов). Определенность и однозначность здесь
присутствуют не только как результат различения, но и как его условие,
поскольку успешность данной процедуры будет обеспечена в том случае, если будет
известно, какие точки и каким способом будут зафиксированы.
Но очевидно, что различение
может осуществляться и иным образом, без негации.
Например, различение через метафорическое отклонение. Метафора, по словам Анила К. Джейна, является
реальным «вещным различием в дискурсе», функция метафоры в дискурсе собственно
и есть различение. В тропе метафоры означаемое принимает
отклоняющуюся «форму». Она указывает – в качестве «сомнительного»,
противоречащего контекстуальной логике образа – на разобщенность высказывания.
И это различие, этот «зазор» может быть использован – там, где он
воспринимается – для имагинативных, нарушающих
установленную рамку интерпретаций.
Для
этого необходима, соответственно, некая иная стратегия, которая бы
выстраивалась в соответствии с иными дискурсивными принципами.
Литература
1. Лакан Ж.. Семинары, Книга II: „Я“ в теории Фрейда и в
технике психоанализа (1954/55). Пер. с фр. / Перевод А. Черноглазова. – М.:
Издательство „Гнозис“, Издательство „Логос“. 1999. –
510 с.
2.
Фуко М. Ницше, Фрейд, Маркс. // Кентавр. – 1994, № 2.